Роберт Фрэнк:
Наука о благополучии: как можно купить счастье

В литературе о человеческом счастье давно подмечен парадокс: хотя в любой момент в любой стране богатые существенно счастливее бедных, средний уровень счастья очень мало меняется со временем, несмотря на рост совокупного богатства. Из этого факта нередко делается вывод, что счастье зависит от относительного, а не абсолютного дохода. Я предлагаю несколько иную интерпретацию: счастье, к которому мог бы привести рост абсолютного дохода, зачастую не реализуется из-за того, что люди в процветающих странах неправильно расходуют свои средства.

В сущности, я собираюсь дать два разных ответа на вопрос «Можно ли купить счастье?» Если мы пользуемся увеличением доходов лишь для того, чтобы купить дом побольше и машину подороже, то счастья у нас, как правило, не прибавится. Но если увеличение доходов позволяет сделать менее явные приобретения — такие, как возможность сократить ежедневные поездки или освободиться от неприятной работы, — то вырисовывается совершенно иная картина. Чем меньше мы тратим на обычные потребительские товары, тем больше средств можем пустить на то, чтобы освободить время, а досуг посвятить семье и друзьям, физкультуре, сну, путешествиям и пр. Подобное перераспределение времени и денег явственно ведёт к более здоровой, продолжительной и более счастливой жизни.

Главный метод, которым пользуются психологи, чтобы оценить уровень благополучия — проведение опросов, когда людей спрашивают, считают ли они себя очень счастливыми, относительно счастливыми или несчастными. Большинство респондентов охотно отвечают на этот вопрос, причём далеко не все признают себя «очень счастливыми», даже в США, где считается полезным объявлять себя совершенно счастливым человеком. Многие люди называют себя относительно счастливыми, а другие признаются, что они несчастны. Как правило, при следующих опросах одни и те же люди дают одинаковые ответы.

Результаты таких опросов и прочих психологических исследований, как правило, подтверждаются таким поведением людей, которое у нас ассоциируется с благополучием. Например, если вы счастливы, то чаще общаетесь с друзьями, более склонны откликнуться на просьбу о помощи, меньше страдаете от психосоматических болезней (расстройств пищеварения, стрессов, головных болей, сердечно-сосудистых заболеваний), менее склонны отлынивать от работы или затевать на работе конфликты. Наконец, вы менее склонны к самоубийству — этому крайнему выражению несчастья. Получается, что человеческое счастье — реальный феномен, поддающийся измерению.

Каким образом счастье зависит от дохода? Как отмечалось выше, когда общий доход увеличивается, это слабо сказывается на благосостоянии. Например, Япония в 1960 году была очень бедной страной. До конца 1980-х годов её подушный доход вырос почти в четыре раза, став одним из самых высоких в индустриальном мире. Однако по японским данным средний уровень счастья в 1987 году был не выше, чем в 1960. У японцев куда больше стиральных машин, автомобилей, фотоаппаратов и других вещей, но это не привело к серьёзному повышению уровня счастья.

Такая же закономерность неизменно проявляется в других странах, вызывая удивление у некоторых экономистов. Если повышение доходов не делает людей более счастливыми, зачем же они так стремятся стать богаче?

Оказывается, если измерять взаимосвязь доходов и счастья другим методом, мы получаем именно то, что уже давно подозревали экономисты. Сравнивая средний уровень счастья со средним доходом для разных групп людей в данной стране в данное время, мы видим, что богатые люди гораздо счастливее бедных.

Следовательно, если сумма дохода влияет на счастье, то имеет значение лишь относительный, а не абсолютный доход. Некоторые социологи, размышлявшие над этой закономерностью, пришли к выводу, что — по крайней мере для жителей самых благополучных стран — дальнейшее накопление богатства не имеет никакой разумной цели.

С первого взгляда этот вывод кажется поразительным, поскольку дополнительные деньги вроде бы открывают нам доступ ко многим полезным вещам. Неужели мы не станем более счастливыми, если, скажем, окружающая среда окажется более чистой, если у нас появится чуть больше свободного времени или хотя бы устранятся некоторые заботы повседневной жизни? Для людей из богатейших стран эти дополнительные возможности открыты хотя бы в принципе, но при этом, как ни странно, не оказывают заметного влияния на общее благополучие.

Независимые свидетельства говорят о том, что лишние средства — вещь хорошая, если их тратить соответствующим образом. Идея состоит в том, что хотя внешне мы быстро приспосабливаемся ко всеобщему увеличению запасов большинства материальных благ, имеются специфические категории, в которых наша способность адаптироваться ограничена. Похоже, что дополнительные расходы в этих категориях вносят максимальный вклад в заметное повышение нашего благополучия.

Способность человека приспосабливаться к резким изменениям поразительна. Люди, ставшие инвалидами, поначалу впадают в крайнюю депрессию и лишаются смысла жизни. Однако удивительна та скорость и степень, в которой эти несчастные приспосабливаются к новым обстоятельствам. Через год у многих парализованных наблюдаются почти такие же настроения и эмоции, как и у здоровых людей. Кроме того, известно, что слепые, умственно отсталые и люди с уродствами куда лучше приспособлены к своему состоянию, чем большинство из нас думают.

Мы быстро адаптируемся не только к потерям, но и к приобретениям. Людей, выигрывающих в лотерею крупные суммы, обычно на несколько недель охватывает эйфория. Однако исследования, проведённые через несколько лет, свидетельствуют, что эти люди не более, а во многих случаях менее счастливы, чем прежде.

Короче говоря, наша поразительная способность к адаптации может объяснить, почему абсолютный уровень жизни теряет своё значение после того, как мы вырываемся из крайней нищеты. Такая интерпретация соответствует впечатлениям людей, которые много путешествовали и долго жили за границей и видели, что борьба за повышение своего статуса оказывает такой же психологический эффект в богатых странах, как и в странах с более скромным уровнем достатка.

Эти наблюдения льют воду на мельницу тех социальных критиков, которых оскорбляет явная расточительность недавнего потребительского бума в США. Однако большинство этих критиков обычно забывают, что способность к адаптации — палка о двух концах. Она объясняет, почему более крупные дома и быстрые машины не делают нас более счастливыми, но если мы можем вполне приспособиться и к неприятным вещам, через которые порой приходится пройти, чтобы получить больше денег, то в чем же проблема? Не исключено, что социальные критики выбрали не тот объект для нападок.

Однако я считаю, что недоучет абсолютного уровня жизни является серьёзной ошибкой. Данные свидетельствуют лишь о том, что когда национальный доход возрастает, люди тратят дополнительные деньги не на то, чтобы обеспечить значительное и долговременное повышение степени удовлетворённости жизнью. Тем не менее, при этом абсолютный уровень дохода может оказывать двоякое влияние.

Во-первых, люди могут тратить деньги иными способами, которые сделают их более счастливыми, однако по различным причинам они не хотят или не умеют этого делать. Во-вторых, одной лишь субъективной оценки благосостояния может оказаться недостаточно. Представим себе две параллельные вселенные: одну, точно соответствующую нашей, и вторую, в которой уровень доходов любого человека в два раза выше, чем здесь. Положим, что в обеих случаях вы — представитель среднего класса с ежегодным доходом 100 тыс. долларов, в одном случае, и 200 тыс. — в другом. Положим далее, что вы будете чувствовать себя равно счастливым в обеих вселенных (вполне разумное допущение). И наконец, положим, вы знаете, что люди в более богатой вселенной тратят больше денег на борьбу с токсичными отходами, что приведёт к более продолжительной и здоровой, пусть и не более счастливой жизни. Станет ли кто-нибудь сомневаться, что лучше жить в более богатой вселенной?

Я хочу сказать, что хотя зарождающаяся наука о субъективном благополучии может многое сообщить нам о факторах, влияющих на степень довольства жизнью, даже самые ревностные её сторонники не смеют утверждать, что за ней остаётся последнее слово. Вопрос о том, хорошо ли, когда растёт национальный доход, можно решить лишь при помощи свидетельств очевидцев.

А свидетельств, в сущности, более чем достаточно. В частности, они чётко демонстрируют, что после некоторого момента всеобщее повышение расходов на приобретение некоторых видов материальных благ не ведёт к сколько-нибудь продолжительному повышению субъективного благополучия. Представим себе людей из двух обществ, идентичных во всех отношениях, кроме одного: в обществе А все живут в домах площадью 4 тыс. квадратных футов, а в обществе Б дома имеют площадь лишь в 3 тыс. кв. футов. Если два эти общества полностью изолированы друг от друга, нет никаких предпосылок к тому, что психологи выявят сколько-нибудь существенное различие в среднем уровне субъективного благополучия в обоих обществах. Скорее следует ожидать, что в каждом обществе появятся свои местные представления о нормальном жилье и что люди в каждом обществе будут одинаково удовлетворены своими домами и прочими аспектами жизни.

Более того, у нас нет никаких оснований предполагать, что имеются какие-либо другие существенные причины считать жизнь в обществе А предпочтительнее, чем в обществе Б. Так, более крупные дома в обществе А не приведут ни к более длительной и здоровой жизни, ни к каким-либо другим существенным преимуществам над жизнью в обществе Б. Когда размер дома достигает заданного порога, способность людей адаптироваться к дальнейшему всеобщему увеличению жилплощади оказывается практически неограниченной.

Разумеется, для того чтобы строить более крупные дома, нужны реальные ресурсы. Общество, которое строит для всех дома в 4 тыс. кв. футов, может вместо этого строить дома в 3 тыс. кв. футов, высвободив значительные средства, которые можно потратить на что-нибудь ещё. Отсюда и вопрос: существуют ли альтернативные способы потратить эти средства, которые привели бы к долговременному повышению людского благополучия?

Утвердительный ответ окажется логически невозможным, если наша способность адаптироваться к любым другим возможным переменам была бы так же велика, как способность адаптироваться к более крупным домам. Однако оказывается, что способность к адаптации различна в различных сферах. Существуют некоторые факторы — такие, как шум, — к которым мы на сознательном уровне можем приспособиться сравнительно быстро, однако наши тела продолжают заметным образом реагировать на них и спустя много лет. Есть и такие факторы, к которым мы не приспосабливаемся, а наоборот, становимся более чувствительны: например, это различные биохимические аллергены — и не только. Так, грубиян-сослуживец, который впервые достал вас за две недели, через несколько месяцев может сделать то же самое за пару секунд.

Из того обстоятельства, что к одним факторам мы можем лучше адаптироваться, чем к другим, следует, что перемещая ресурсы из одной сферы в другую, можно добиться долговременных изменений уровня благополучия. И тому есть немало свидетельств.

Проведем несколько мысленных экспериментов, в которых снова будем сравнивать два гипотетических общества. Эти два общества обладают одинаковым уровнем богатства, но по-разному его тратят. Снова предположим, что члены общества А живут в домах площадью 4 тыс. кв. футов, а члены общества Б — в домах площадью 3 тыс. кв. футов.

В любом случае жители общества Б используют ресурсы, сэкономленные на строительстве домов, для того, чтобы как-нибудь изменить условия жизни. Что бы вы выбрали: общество А, жители которых живут в более крупных домах, но вынуждены тратить час, чтобы добраться автомобилем на работу через сплошные пробки, или общество Б, где дома не такие крупные, но до работы можно доехать за 15 минут на скоростном транспорте?

Разумный человек перед лицом такого выбора захочет рассмотреть плюсы и минусы каждого варианта. Что касается психологических затрат на жильё в маленьких домах, нет никаких оснований считать, что если вы и все прочие будут жить в домах площадью в 3 тыс. кв. футов, ваше субъективное благосостояние окажется ниже, чем при жизни в домах в 4 тыс. кв. футов. Конечно, если вы переберетесь из общества Б в общество А, то на первых порах обрадуетесь дополнительной жилплощади. Но можно быть уверенным, что со временем вы привыкнете и будете считать более крупный дом нормой.

Человек, переселившийся из общества Б в общество А, также поначалу испытает стресс, столкнувшись с проблемами при поездке на работу. Со временем осознание неудобств может уменьшиться. Но здесь есть важное различие: адаптация к более крупному дому у него будет полной, а адаптация к долгому пути на работу — лишь частичной. Имеющиеся свидетельства чётко показывают, что даже после многолетней привычки люди считают очень тягостной необходимость каждый день добираться на работу через сплошные заторы. В обширной научной литературе зафиксировано множество симптомов стресса в результате частых поездок по перегруженным улицам.

Продолжительное воздействие стресса, связанного с уличным движением, подавляет иммунную функцию и снижает продолжительность жизни. Поездки на автомобиле повышают вероятность рака, особенно рака лёгких, вероятно, из-за того, что уличная атмосфера отравлена выхлопными газами. Вероятность этих и других болезней пропорциональна продолжительности поездок и значительно снижается у тех, кто ездит автобусами или поездами, а ещё ниже у лиц, которым не надо регулярно ездить на работу. Наконец, риск гибели и увечий от несчастных случаев также зависит от продолжительности поездок, и ему больше подвержены пассажиры автомобилей, а не общественного транспорта.

В итоге оказывается, что долгие поездки на работу по улицам с интенсивным движением ведут к серьёзному и продолжительному ущербу для здоровья. Вряд ли удастся доказать, что жители общества А будут менее удовлетворены жизнью, чем жители общества Б, но вполне разумно допустить, что субъективное благосостояние в обществе А окажется ниже.

Следовательно, на основании имеющихся данных можно сделать вывод, что разумный человек предпочтёт жить в обществе Б. И всё же, несмотря на это, Соединённые Штаты неизменно движутся в направлении общества А. Размер домов в стране продолжает расти, а поездки на работу становятся все дольше.

В таблице перечислены четыре мысленных эксперимента, в которых предлагается сделать выбор между обществами с различными сочетаниями материального достатка и свободного времени. В каждом случае подразумевается конкретное использование свободного времени (а если этот вариант вам не подходит, можете заменить его каким-нибудь другим).

Каждый из четырёх мысленных экспериментов предполагает выбор между явным потреблением (в форме более крупных домов) и тем, что, за неимением более подходящего термина, я назвал бы неявным потреблением: отсутствием дорожных пробок, свободным временем на общение с родными и друзьями, временем на отпуск и различными благоприятными условиями работы. В каждом случае субъективное благополучие оказывается выше в обществе с более высоким уровнем неявного потребления. Но, тем не менее реальные, тенденции потребления в США направлены в противоположную сторону.

Список предметов неявного потребления можно существенно расширить. Так, можно задаться вопросом, не будет ли проживание в несколько меньших домах разумной платой за более здоровую атмосферу, за большую площадь городских зелёных зон, за более чистую питьевую воду, за снижение уровня преступности и за медицинские исследования, повышающие продолжительность жизни. И в каждом случае ответ будет тем же самым, что и в перечисленных выше вариантах.

Эти мысленные эксперименты понадобились мне не для того, чтобы показать, что неявное потребление всегда предпочтительнее явного. В каждом случае можно ожидать наличия небольшого числа разумных людей, которые предпочтут общество А обществу Б. Одним людям попросту не нужна независимость на работе, другие не любят физкультуру, третьим неинтересно общаться с семьёй и друзьями. Но если мы согласимся, что небольшое снижение размеров жилья почти не отражается на уровне субъективного благополучия, перед нами возникает вопрос — сможет ли разумный человек найти более продуктивное применение сэкономленным таким образом ресурсам. Если принять во внимание абсолютный размер домов, задействованных в мысленном эксперименте, ответ будет безусловно положительным.

Представляется вполне естественным, что когда подушный доход резко возрастает, как произошло во многих странах, по крайней мере — после Второй мировой войны, большинство людей увеличат как явное, так и неявное потребление. Скажем, машины, которые мы покупаем сегодня — не только более быстрые и роскошные, но и более надёжные и безопасные. Однако если обе формы потребления растут и если неявное потребление повышает уровень субъективного благополучия, то почему же этот уровень не поднимается в последние десятилетия?

Вероятно, дело в том, что одни формы неявного потребления расширялись, а другие, наоборот, сужались, порой очень резко. За последние два десятилетия в США наблюдается рост рабочих часов; уличное движение стало ещё более напряжённым; уровень сбережений резко падает; уровень личных банкротств высок, как никогда; наконец, широко распространено убеждение, что резко уменьшилась независимость на рабочем месте и резко повысилась угроза безработицы. Упадок в этих и других видах неявного потребления вполне мог свести на нет последствия роста в других областях.

Почему же мы не можем распорядиться своими средствами поразумнее? Если мы в состоянии вести более долгую, здоровую и приятную жизнь, всего лишь изменив принципы потребления, почему мы этого не делаем?

Как признают даже самые ревностные экономисты-рыночники, никакая невидимая сила не поможет добиться наилучших результатов в тех случаях, когда благосостояние каждого человека зависит от поступков других людей, с которыми он непосредственно не взаимодействует. Это ограничение ранее считалось важным лишь в немногих случаях — прежде всего, оно относилось к деятельности, которая приводит к загрязнению окружающей среды. Однако теперь мы понимаем, что взаимные связи между людьми оказываются куда более всепроникающими. Многие важные жизненные блага: доступ к лучшим школам, к самым желанным брачным партнёрам, а во времена голода даже к продовольствию — зависят от того, насколько сильно наш выбор похож на выбор других людей. В большинстве случаев человек, который проводит в офисе на два часа больше остальных, чтобы позволить себе завести дом ближе к относительно лучшец школе, не имеет сознательного намерения затруднить другим людям достижение той же цели. Однако именно это становится неизбежным следствием его выбора. Остальным остаётся тоже работать на два часа дольше, чтобы сохранить свой нынешний статус-кво. Но неумолимая математическая логика говорит нам, что лишь 10 процентов всех детей может попасть в 10 процентов лучших школ — вне зависимости от того, сколько часов работают их родители.

Многие покупки обретают привлекательность для нас тогда, когда их совершают другие, и следовательно, потребление имеет много общего с гонкой вооружений. Каждая семья может выбирать, сколько своих денег потратить, но не может выбрать, сколько должны тратить другие. Покупка автомобиля размером меньше среднего означает больший риск погибнуть в автокатастрофе. Покупка относительно дешёвого костюма означает больший риск не получить хорошую работу. Однако когда все начинают покупать большие машины и дорогие костюмы, общий итог оказывается равно разочаровывающим, как и в том случае, когда все страны включаются в гонку вооружений. Меньшие расходы — на бомбы или на материальное потребление — помогают высвободить средства для других неотложных затрат, но лишь в том случае, если так поступят все.

Собственно говоря, почему страны тратят так много денег на вооружение? Дело не в том, что военные расходы обычно окупаются сильнее, чем расходы мирные. Проигрыш в гонке вооружений нередко означает потерю политической независимости — что, очевидно, куда болезненнее, чем неудобства от пользования тостерами, рассчитанными на меньшее число тостов.

Итак, уверенного выбора в пользу одного из двух видов деятельности следует ждать тогда, когда он окупается куда более значительно, чем другой. Удовлетворение, которое доставляют многие виды явного потребления, более серьёзно, чем удовлетворение от многих видов неявного потребления. Если дело обстоит так, это объясняет, почему абсолютное повышение доходов и уровня потребления в последние десятилетия не привело к соответствующему повышению измеримого благополучия.