Николай Гартман:
Познание в свете онтологии.
Глава 4. Дифференциация априорного познания

Априорная инстанция познания также подлежит дифференциации, причём по тем же самым предметным областям. Раз она имеет другой вид, использует другие средства, основывается на собственных принципах и постигает существенно иные стороны предмета, то есть основание ожидать, что и её расслоение будет равным образом иным.

Ведь она направлена исключительно на всеобщее, сущностно необходимое и закономерное в предмете, в то время как эмпирическая данность постоянно и непосредственно охватывает только единичное как таковое. Различие не могло бы быть больше: на одной стороне — неразумное многообразное в его несвязности и случайности, на другой стороне — понимание и постижение бытийных взаимосвязей зависимостей, цепей, условий, от которых зависит возможность и необходимость, — в том числе и единичных случаев. Всякое духовное образование и преобразование в сфере представления есть дело синтезов, которые осуществляются на основе a priori, в то время как данное образует для них лишь исходную плоскость.

Однако подобные ожидания оказываются обмануты. Порядок расслоения априорного рассмотрения, по существу, оказывается подобным только что описанному расслоению данности и может быть передан подобной же кривой.

Чтобы показать это, мы должны вернуться к началу всего исследования. Априорный элемент познания покоится на известных общих принципах, которые субъект привносит и устанавливает при обработке данного. Со времён Канта их принято называть категориями. Но история связанной с ними проблемы обнаруживает различные, более старые обозначения для них: от эйдоса древних, от essentiae и universalia схоластики до simplices рационалистов и сущностных законов Гуссерля. Но решающее в них состоит не в изменении понимания, а в двойственности их проявления: с одной стороны — как принципов познания, с другой стороны — как принципов бытия.

Смысл этой двойственности был уже указан в начале. Он состоит в отношении тождества между категориями бытия и категориями познания, от сферы действия которого зависит априорная познаваемость во всех предметных областях. Но все значение этого отношения можно измерить лишь на почве того противопоставления познавательного образования и предмета, которое стало возможно в онтологическом анализе познавательного акта как «трансцендентного» акта. Познание состоит в совпадении познавательного образования с предметом. Несовпадение суть заблуждение. Итак, в априорном познании дело заключается в том, чтобы категории, которые субъект устанавливает при «образовании» представления, были теми же, что и категории, на которых построен предмет. Поэтому высшее основоположение всяких априорных синтетических суждений Кант сформулировал так: категории познания должны быть одновременно категориями предмета.

Но этот фундаментальный тезис тождества лишь частично соответствует положению дел. Это слишком сильное утверждение. Если бы все категории предмета одновременно были категориями познания, то не могло бы быть ничего непознаваемого. Это противоречит феномену непреодолимых границ познания, на которые мы наталкиваемся во всех предметных областях. Таким образом, должны существовать избыточные категории бытия, которые не обращаются в сознании как его категории. Иными словами, речь может идти только о частичном тождестве категорий бытия и категорий познания, при этом тождество должно быть ограничено таким образом, чтобы сфера действия априорного познания в точности соответствовала сфере действия тождества бытийных и познавательных категории. Итак, в краткой форме это можно выразить в следующем: граница познаваемости проведена в предмете рубежом категориальной идентичности. К познаваемости же самих категорий она не имеет никакого отношения.

Таким образом, проблема категорий, рассмотренная в свете онтологии, расширяется до проблемы дифференциации категории. Вместо одного царства категорий теперь необходимо считаться с двумя, причём основная трудность — в точном проведении границы их тождества. Можно обозначить эту задачу как задачу «дифференциального категориального анализа». Она непроста постольку, поскольку неразрешима путём простого проведения резкой граничной черты между категориями являющимися только принципами бытия, и категориями которые являются «также» принципами познания. Как раз в самом анализе проясняется, что и единичные категории лишь отчасти идентичны в обеих сферах, то есть они, как принципы познания, лишь отчасти тождественны с соответствующими принципами бытия, отчасти же от них отличаются. Говоря иначе: граница категориальной идентичности проходит через их середину. Здесь у дифференциального категориального анализа широкое поле деятельности за которое сегодня ещё вряд ли кто-нибудь принимался, но на котором необходимо искать наиболее важные решения почти всех проблем философской картины мира.

Примеры этого вовсе не столь умозрительны, как можно было бы думать. Реальное пространство, например, именно в наше время оказалось нетождественно пространству восприятия, а реальное время — времени восприятия. Реальный процесс в природных событиях далёк от того, чтобы по своей внутренней структуре быть тождественным переживанию происходящего. Так же и всеобщее в нём, которое мы обозначаем как закономерности, не раскрывается одними лишь формулами, в которых его постигает естественная наука. Живым свидетельством этого может служить ставшая в наше время актуальной проблема статистических законов, которые совершенно не касаются единичных процессов как таковых.

Представления о субстанции и причинности изменились за столетия таким образом, что было бы самонадеянно пытаться использовать одно из них как категорию бытия. А вот в сфере, лежащей выше категорий органического бытия и бытия души, мы знаем пока ещё очень немного, что есть признак того, насколько бедно категориями наше познающее сознание. Однако то же самое действительно и для простейших фундаментальных категорий, которые подчинены всем ступеням бытия вместе, а потому не подчинены никакой особой предметной сфере. Наиболее отчётливо это проявляется в области модальности: реальная возможность не покрывается мыслительной возможностью, реальная необходимость — сущностной необходимостью; модусы познания далеко отклоняются от модусов сущего, и считающееся «действительным» в данности далеко от того, чтобы быть реально действительным.

Вероятно, имеется только одна-единственная предметная область, в которой мы можем полагаться на действительно значительное тождество категорий бытия и познания — это математика. Свидетельством тому является уникальная в своём роде достоверность математического познания. Но она строго действительна только для «чистой» математики, имеющей дело лишь с идеальным бытием чисел и фигур, множествами и отношениями величин. Эти предметы, правда, далеки от того, чтобы существовать только в мыслях — в таком случае математика была бы вовсе не познанием, а пустой игрой мысли, — но их бытие является прежде всего просто «идеальным». Конечно, многообразие математических отношений косвенно переносится на реальный мир. Хотя и не на весь, но на его низший слой, физически-материальное, — в значительной степени. Оно пронизывает этот слой и делает его математически точно постигаемым. На этом основывается удивительный успех математических естественных наук, их очевидная закономерность и рациональность. Выражаясь в терминах теории познания, это большой прорыв априорного рассмотрения, который привёл его к великолепным успехам. Можно очень точно проследить, как формируется кривая априорного познания, проходя через бытийные слои его предмета, проследить, почему она не отклоняется далеко от кривой данности, а движется, фактически, параллельно ей. Категории познания стоят наиболее близко к категориям сущего на их самой нижней ступени (в неорганическом). Они отдаляются от них довольно далеко в плоскости органического бытия и бытия души, но опять приближаются к ним в сфере духовной жизни. Или, выражаясь категориально, — тождество категорий познания и бытия варьируется таким образом, что оно лучше всего исполняется на нижних и верхних границах, но в принципе отсутствует на средних ступенях. Итак, области наибольшего перекрывания категорий совпадают с областями наиболее богатой апостериорной данности; области наименьшего перекрывания — с областями беднейшей и самой сомнительной данности.

Правда, в целом картина расслоения рассмотрена пока ещё чисто предварительно. Феномен нагляден лишь на нижнем полюсе. Таким образом, свидетельств о высоких слоях ещё нужно достигнуть. Однако, чтобы обозреть категориальное отношение в целом, нужно сделать ещё одно добавление.

Хотя царство категорий делится своим обособлением по слоям реального, оно не сводится к наслаивающимся друг на друга группам, которые соответствуют этим слоям. Имеются также категории такой всеобщности, что они распространяются равным образом на все слои бытия. К этому роду относится большая группа фундаментальных категорий и уже упомянутые выше модальные категории. К первым относят единство и многообразие, гармонию и противоречивости непрерывность и дискретность, определяющее и определяемое, элемент и структуру и многие другие. В своём движении вверх через слои бытия они различным образом изменяются, но при этом остаются, в основе, одними и теми же, вплоть до сферы духа. И в них также имеется известная дифференциация категорий бытия и познания, но взаимное расхождение здесь далеко не заходит. Наконец, сюда же необходимо отнести количественные категории, относительно которых уже показано, что они являются категориями математического и, как таковые, не принадлежат ни одной сфере реального, а потому образуют группу наибольшего категориального тождества.

Это приводит к разрастанию царства категорий «вниз». Наглядная картина этого отражает лишь то, что развитие идёт в направлении к ещё более общему, следовательно, к более элементарному и первичному. Если теперь представить себе всё царство категорий расположенным в схеме так, что на каждом уровне бытия категории бытия (К. Б.) встают слева, а категории познания (К. П.) встают справа, причём расхождение между ними проявляется как расстояние по горизонтали, в то время как вертикаль изображает движение по ступеням от простейших до высших категорий, то сразу бросается в глаза, что кривая категорий познания принимает форму S. Её наибольшая близость к категориям бытия приходится ниже границы реальности в области математического, здесь достигается идеальное отношение почти полного тождества. Как выше, так и ниже эта близость уменыпается. Наибольшее удаление от категорий бытия мы видим в области биологического и психологического познания. Напротив, в физикалистской и естественнонаучной области бросается в глаза близость к ним. Поэтому же под чертой делается заметным значительное увеличение удаления в сфере модальности.

Расслоение категориальной идентичности безразлично для сущего, поскольку оно само безразлично по отношению к вопросу своего познания. Напротив, для познания и для положения человека в окружающем мире это расслоение имеет решающее значение. Ведь категориальное тождество означает познание a priori, а оно означает ориентацию, использование и овладение.

Основываясь на этом, можно также дополнительно, исходя из феноменов, показать само расслоение тождества, которое отражает кривая. Её зигзаг при переходе от неорганического к органическому отчётливо проявляется в высокой сложности процессов жизни, которая иногда настолько высока, что непостижима. Повседневному мышлению далеко до понимания их сущности, но и понятия, в которых их пытается схватить биология, не являются собственно категориальными понятиями, если сравнивать их с понятиями точной науки. Скорее, они остаются простым описанием и обобщением наблюдаемого, а к тому, что лежит в его основе, они продвигаются медленно и с трудом. Индукции остаются по существу неокончательными, так как собственно принципиальное вскрывается не так легко. Мы вправе говорить об этой науке как об «описательной» естественной науке, даже если правда то, что в наши дни прогресс в отдельных частичных областях по-настоящему значителен. Ещё не разгаданы тайны морфогенетического процесса, хотя установлено соответствие отдельных генов в хромосомах зародышевых клеток отдельным частям формы соматического строения; однако способ их функционирования остаётся ещё неизвестным.

Отношение, которое Кант рассматривал в своё время как отношение «рефлексирующей способности суждения», и сегодня остаётся в силе. «Особые законы», образующие конститутивный элемент, на которые нацеливается здесь исследование, снова и снова оказываются непостижимыми. Как и прежде, остаётся нужда в «регулятивном принципе», чтобы указать направление исследованию. Постигающее понимание пользуется помощью «как будто», хорошо зная, что в основе проявляющейся целесообразности форм и функций не лежит определяющего целевого принципа.

В понятийном языке кантовской философии это — не что иное, как отказ в категориальной идентичности в нашем рассудке отсутствуют служащие мерилом категории органического предмета, по крайней мере, многие из них, причём, вероятно, наиболее важные. А это не просто означает, что мы их не познаем. Это означает, что они и непознанными не содержатся в нашем предметном сознании. Ведь функционирование познавательных категорий в постижении предмета не зависит от их познанности, и, вероятно, это доказывает степень успеха в постижении предмета.

Настоящее положение дел очень точно согласуется с антропологической перспективой, которая учила понимать «сокрытость-для-сознания» органического события как целесообразную для организма. Человек тоже является органическим существом с инстинктами и неосознанными реакциями, и, как таковое, имея их, он гораздо лучше приспособлен к жизненным условиям своего окружения, чем это было бы при сплошном осознании собственной органической жизни. Итак, в этой предметной области не только не нужна сколько-нибудь значительная категориальная идентичность, но она была бы совершенно невыносима. Здесь человек обладает познанием а priori лишь постольку, поскольку оно для него целесообразно, то есть обладает только его минимумом, и, тем самым, он лучше всего защищён от внутренней опасности своей свободы.

Биологически это можно было бы истолковать так, что существо с большей категориальной идентичностью было бы побеждено в конкуренции живых существ. Оно не смогло бы побеждать с тем успехом и не смогло бы подняться до той степени овладения окружающим миром, которое характерно для людей. Конечно, не следует доводить до крайности такое объяснение естественным отбором. Но оно, пожалуй, показывает что имеется веское основание для «слабости» априорного элемента в познании живого и что мы без особых трудностей можем выделить живое в расслоении человеческого существа, соответственно которому дух, включая познание, опирается на организм. Если дух и вырабатывает постепенно на своём уровне категории основания, на которое он опирается, и учится использовать их для его охраны (например, в медицине), то, однако, поначалу они должны у него отсутствовать так как, находясь в его распоряжении сразу, они подвергали бы опасности эту основу. И так происходит всякий раз в процессе становления каждого индивида.

Нечто подобное проявляется и в таком предмете, как сознание. Общеизвестно, что психология является поздней наукой, что к сегодняшнему дню она ещё не вышла из детского возраста и как раз стоит перед задачей сызнова проверить свои основные понятия. Она находится сегодня в начале этого процесса преобразования, будет ли его результат положительным, предвидеть невозможно. Но если он и выведет к настоящему категориальному богатству, то это будет лишь началом. Ибо здесь господствует отношение между познающим и познанным сознанием, которое можно обозначить как диалектическое. «Препятствование самому себе», о котором шла речь выше, есть лишь один из его аспектов, та его сторона, которая касается данности. Но всякая данность относится лишь к поверхности того, о чём она свидетельствует. Напротив, познание проникает вглубь, его тенденция состоит в том, чтобы открыть внутреннее. И именно поэтому оно встречает трудности в сознании как предмете. Сознание, то есть сам субъект, вероятно, может быть сделано объектом, но не прямо, а лишь возвращаясь отразившись в «другом», к которому прежде должна быть отнесена его непосредственная интенция.

Сознание может стать самосознанием, лишь дистанцировавшись от самого себя. Или так: самосознание осуществляется лишь в отстранении от самого себя. Познание существует только в противопоставлении объекту; если его собственный субъект становится объектом, то противопоставление исчезает: познание является, правда, тем, что оно хотело бы познать, но оно это не познает. Ну, а если оно дистанцируется, отстраняется от субъекта, то оно хотя и познает, но не само себя.

Эта диалектика отчётливо обнаруживается в знании об актах сознания, причём не только о трансцендентных. И она касается постигающего элемента этого знания, а ни в коем случае не только элемента данности. Итак, она характеризует стоящее за всем этим категориальное отношение. Представление направлено, к примеру, на предметное содержание, но постижение представления отходит от содержания, возвращаясь назад, к самому представлению.

Так, акт можно понять как субъективный коррелят предмета, но при этом нельзя понять, чем он сам является в действительности. Ведь действительность в предмете не осязаема (в том числе и во внутреннем, интенциональном). Априорным положением служит то, что акт и предметное содержание образуют строгую корреляцию (как таковое оно вводилось, например, Гуссерлем). Далее это положение можно также определить как прочную взаимоотнесённость ноэсиса и ноэмы. Это ещё не значит, что и особую структуру акта мы понимаем исходя из содержания (из интенционального предмета), так как в этом априорном положении не сказано, что структура акта должна быть дана в структуре содержания, подобна ей или даже должна быть хотя бы сравнима с ней. Ну, а если это положение представить так, что структура акта дана в структуре содержания, то само положение станет совершенно необоснованным; тогда оно оказывается неочевидно ни в себе самом, ни из чего-нибудь другого.

Ныне хорошо известно, что феноменологический анализ акта почти всегда или заключает от содержания к акту, или же просто переносит структуру, проводит аналогию и описывает акт через образ предмета без такого заключения. Для этого безразлично, каким является акт: понимающим, чувствующим, страдающим, оценивающим или выражающим убеждения. Всегда имеется предметный коррелят и всегда напрашивается перенесение с него сущностных черт на акт. Таким образом получают богатый материал описания. Но остаётся нерешённым, субъективно ли это описанное и, вообще, соответствует ли оно акту. Нет средства для определения этого, которое мы могли бы использовать для контроля.

Очевидно, что речь идёт о категориальной идентичности, которая отказывается здесь действовать. Это видно уже из априорности положения, высказанного Гуссерлем. Но это можно также заметить из того, что использованные в этом способе структурные моменты предмета, в принципе, уже принадлежат более высокой сфере бытия — сфере духа. Ведь все привлечённые к рассмотрению акты уже принадлежат духовному сознанию и преобразованы объективным духом, в который врастает индивид. Однако здесь господствует другое отношение категорий, и вполне понятно, что человек, с его беспомощностью по отношению к чисто субъективному, переносит приобретённые ранее категории на него. Против перенесения, конечно, ничего нельзя возразить. Но то, что оно даёт исследователю, является моментом формы того отпечатка объективного духа, который накладывается на акт. В результате такой отпечаток делает его, конечно, постижимым, но не схватывает принадлежащее к сфере души содержание самого акта.

Что духовная жизнь как предметная область априорного познания в принципе доступна, доказывает уже пышный расцвет наук о духе. Правда, это поздний расцвет, но потому более мощный. Если бы категориальное тождество совпадало бы с тем, что мы знаем о категориях, можно было бы подумать, что и здесь тождество должно быть лишь незначительным, и тогда наше понимание духовных течений в истории, наше понимание правовых, нравственных, политических или религиозных отношений было бы узко ограниченным. Ведь о категориях духовного бытия нам по сей день ещё мало известно. До исхода XVIII столетия философия также едва ли интересовалась ими.

Ранее онтологическое исследование ещё не предполагало понимания, что духовная жизнь является областью бытия, равноценной реальности. Кант сознательно ограничился категориями естественной науки, а решающая, основная категория «объективного духа» была открыта только Гегелем. Но даже она не смогла без помех добиться признания, так как сам Гегель придал ей спекулятивное метафизическое толкование (интерпретируя её как субстанцию), которое по смыслу совершенно не подходило ей и тем затемнило её большое значение.

Лишь в наши дни медленно начинается сознательное обозрение категорий духа, но оно находится ещё в зачаточном состояние и потребуется ещё много феноменологической и аналитической работы, чтобы продвинуть его дальше. Но эта отсталость знания о категориях ничего не изменяет в их наличном бытии, а также ничего не изменяет в категориальном тождестве и в данном при его посредстве пространстве познания. По существу, дело обстоит здесь так же, как в естественных науках, исторически давней и постоянно прогрессирующей работе которых не препятствовало незнание их категорий. Вообще, здесь в принципе необходимо вспомнить о том, что всякое знание категорий, — причём как категорий бытия, так и категорий познания, — вторично, в то время как их непознанное наличие в бытии и в познании предшествует такому знанию.

Как раз в области наук о духе не нужно доказывать это особо, ибо высокая точность постигающего познания не стоит в ней под вопросом. Но постижение никогда не может быть делом на уровне данности. Это категориальная работа более высоких синтезов, которые должны осуществляться познающим сознанием. Именно этот вид работы достаточно очевиден в науках о духе. Живым свидетельством тому является доказанное Дильтеем участие «смыслопонимания» в этой области, причём не только в чистой науке о духе, но также и в науке о праве, о государстве, о культуре, о религии, искусстве, морали, об образе жизни и прочем.

И здесь не нужно дискутировать что такое смысл; невозможно оспаривать тесное родство всего, что содержит смыслы, с тем, что мы называем ценностями а в отношении ценностей опять-таки в достаточной мере показано, что чистыми они даны не эмпирически а только a priori.

Ну, а если нужен другой пример высокой категориальной идентичности в области духа, то таковой представлен категорией цели. Лишь дух может ставить и осуществлять цели, так как лишь духовному сознанию открыто предвосхищение будущего, и лишь оно может высветить средство для осуществления «вынесенного вперёд». На этой способности основана всякая власть духа над бытийными отношениями окружающего мира, всякое превосходство человека над ним, всякая деятельность и желание, даже вообще всякая его активность. Эта категория является, таким образом, приоритетной категорией духа, причём как реальной, так и познавательной категорией, так как она, с одной стороны, самым широким образом определяет реальное отношение духовного существа, а с другой стороны — при её посредстве становится понятным и поведение других личностей, и целых сообществ личностей Данная категория лежит также и в основании культурно-исторического смыслопонимания.

Одного этого центрального примера могло бы быть достаточно. Он имеет особое значение ещё и потому, что касается решающей для духа детерминационной категории — в противоположность детерминационным формам низких областей бытия. Из них более-менее точно мы знаем лишь детерминационную категорию физически-материального — причинность; детерминационные категории органического и душевного бытия нас глубоко сокрыты. В этом также ясно отражается кривая достигающего познания и его априоризма. Ведь хотя категориальное тождество и не привязано к нашему знанию о категории, но оно определяет это значение, и a priori невероятно, что мы познаем такую категорию, которая совершенно не представлена в нашем рассудке.

То, что было предположено выше, — возвращение кривой тождества из состояния удалённости познавательных категорий от категорий бытия в средних предметных областях к большей их близости и согласованности в области духа — подтверждается в границах возможного здесь обозрения. Тем самым обретает завершение общая картина распределения познаваемости в последовательности слоёв сущего. Это — одна и та же картина как для данности, так и для постижения, то есть, в конечном счёте, одна и та же картина как для апостериорного, так и для априорного познания.

Этот неожиданно простой результат не должен казаться нам второстепенным. С ним связаны заметные следствия, вплоть до методологии различных отраслей науки. Он не является ни само собой разумеющимся, ни случайным. Параллельность кривых имеет, скорее, свои весьма определённые основания, и это уже не теоретико-познавательные, а антропологические, в конечном счёте онтологические основания. Они заключены в проявившемся уже в данности отношении человека к онтическим ступеням предмета постольку, поскольку эти ступени представляют собой также бытийные слои, на которых основывается познающий дух. Ведь именно в том, что они являются носителями духа, лежит основание указанной параллельности кривых.

Познание служит ориентации человека в окружающем мире, а мир состоит из вещей и живущих людей — духовно индивидуальных существ. Для организма и для происходящего в душе познавательная ориентация не столь актуальна; ведь выше мы даже показали, что она способна повредить жизни, так что дух разрушал бы собственный фундамент. Поэтому понятно, что не только эмпирическая данность, но и априоризм постижения ограничен в этой предметной области. Другой вопрос, возможно ли выйти за ограничение и распространить априорное усмотрение также на средние области бытия. Но для его решения нужен иной подход.

Исходя из этого, можно также определить признак познавательного закона, который явно взаимосвязан антропологически со вторым планом разделения слоев: чем больший размах имеет intentio obliqua, тем меньше масштабы данности и категориального тождества, и наоборот, чем больше поле деятельности intentio recta, тем больше масштабы обоих. Господство естественной направленности «вовне» благоприятно для обоих видов познания, а господство рефлектированной направленности вредит им.