|
Другой Нобелевский лауреат, доктор Юджин Вигнер, привнёс новый, более сложный поворот в проблему Кота Шрёдингера, получив при этом выводы, одновременно и схожие с созданной наблюдателем антропной вселенной Уилера, и поразительно отличающиеся от неё. Пожалуйста, не забывайте, что мы всегда имеем дело с вероятностями, а не определённостями, поэтому не стоит так волноваться, когда мы достигаем очередного поворота извилистой желтой кирпичной дороги квантовой психологии. В первичной постановке проблемы Кота мы имели физика в лаборатории, коробку, кота внутри коробки, шарик, наполненный ядовитым газом, и некоторый процесс радиоактивного распада, который рано или поздно приведёт к взрыву шарика и смерти кота. Мы обнаружили, что, пока коробка закрыта, уравнения, описывающие квантовый распад, имеют решение, в котором утверждения «кот мертв» и «кот ещё жив» являются в равной мере «истинными», или в равной мере «ложными», или, наконец, имеют вероятность 50 процентов. Пользуясь логикой фон Неймана, мы могли бы сказать, что оба утверждения находятся в состоянии «может быть», как монетка, подброшенная в воздух. Когда мы открываем коробку, мы обнаруживаем либо живого, либо мёртвого кота, и «может быть» исчезает, как и в случае с монеткой, которая приземляется орлом или решкой вверх. Таким образом, мы разрушили вектор состояния, открыв коробку. Отлично, но давайте теперь взглянем на ситуацию глазами другого физика, находящегося за пределами лаборатории. Вигнер назвал второго наблюдателя Другом физика из лаборатории, поэтому новая проблема получила название Парадокс Друга Вигнера. По прошествии десяти минут, как и в нашем первоначальном примере, физик в лаборатории, Эрнест, открывает коробку и обнаруживает, что кот жив. (Мне больше нравится счастливый исход.) Для Эрнеста, таким образом, вектор состояния «разрушился». Вероятности теперь описываются не как «на 50 процентов живой и на 50 процентов мёртвый», а как «на 100 процентов живой и на 0 процентов мёртвый». Однако Юджин — Друг, находящийся в коридоре, — ещё об этом не знает. С его точки зрения, Эрнест в лаборатории находится, как и вся экспериментальная система, в состоянии «может быть». На более конкретном уровне, Эрнест состоит из молекул, которые состоят из атомов, которые состоят из «частиц» и (или) «волн», которые подчиняются квантовым законам, поэтому ему будет соответствовать некий вектор состояния… пока он не откроет дверь лаборатории, не просунет в неё голову и не объявит: «Тэбби ещё не умер». Тогда для Юджина вектор состояния будет разрушен сообщением о результате. Безусловно, все мы состоим из молекул, которые состоят из атомов, которые состоят из «частиц» и (или) «волн», и все мы пребываем в различных состояниях «может быть», пока не сделаем выбор в экзистенциальном смысле. В промежутках между выборами мы, очевидно, возвращаемся в состояние «может быть». «Существование предшествует сущности», помните? Итак, с точки зрения Юджина в коридоре, мы все содержим квантовую неопределённость. Только когда Юджин непосредственно нас наблюдает, эта квантовая неопределённость «коллапсирует», превращаясь в определённое «он это сделал» или «он этого не делал». На другом берегу океана другой физик, Элизабет, нетерпеливо ждёт результата этого смертоносного эксперимента. С её точки зрения, вектор состояния не коллапсирует, когда Эрнест сообщает Юджину: «Кот жив». В мире Элизабет вектор состояния коллапсирует, только когда Юджин бежит к телефону, факсу, компьютеру или чему-либо ещё и передаёт сигнал: «На этот раз кот жив». Для Элизабет вектор состояния коллапсирует с приходом этого сигнала. Таким образом, в её вселенной именно этот сигнал разрушает вектор состояния. Четвёртый физик, Робин, беспокойно ждёт вестей от Элизабет… и в мире Робина вектор состояния все ещё не коллапсировал… И так далее… для любого числа наблюдателей. Кажется, мы вернулись к фоннеймановской катастрофе бесконечного регресса, только в другой форме. Некоторые попытаются избежать очевидных следствий при помощи заявления, что вектор состояния существует только как математическая формула в головах людей, причём не всех, а только физиков. В этом случае проблема Друга Вигнера не имеет такого радикального значения, как открытая Эйнштейном относительность показаний приборов. Ведь относительность здесь (того, когда вектор состояния коллапсирует) существует лишь в наших понятиях, тогда как эйнштейновская относительность существует в показаниях измерителей. Это возражение игнорирует фундаментальное открытие квантовой механики, добрую дюжину формулировок которого я уже привёл ранее в этой книге, но которое до сих пор остаётся настолько «чуждым» аристотелевской культуре, что мы постоянно о нём забываем. Данное открытие заключается в следующем:
Попробуем в обратном порядке. Вердикт «здравого смысла» гласил бы: «Чертов кот либо жив, либо мёртв, даже если никто и никогда не откроет коробку». Так как, по определению, это утверждение невозможно проверить, оно бессмысленно. Как только мы начинаем его проверять и кто-либо заглядывает в коробку, «здравый смысл» и аристотелевская «реальность» исчезают и появляется операциональная неаристотелевская «реальность». Короче говоря, как только имеет место проверка, мы вступаем в область науки, экзистенциализма и высказываний, имеющих смысл. Без проверки мы остаёмся в области шума — «много слов и страсти, нет лишь смысла», как сказал Бард 41. Утверждение «кот является или живым, или мёртвым, даже если никто не смотрит», если подумать, сверхъестественным образом напоминает другое известное «идентификационное» утверждение — «хлеб является телом Иисуса, даже если любой прибор показывает, что это просто хлеб». Подобные не-инструментальные, не-экзистенциональные «истины» хороши в сюрреалистической живописи или поэзии — они могут стимулировать творчество, воображение и так далее, — однако они не содержат информации или смысла ни в каком феноменологическом контексте. Но до сих пор остаётся неопределённым понятие «мы». Если определить «нас» как людей в лаборатории, тогда имеющая смысл речь начинается с открытием коробки. Если определить «нас» как людей, толкущихся в коридоре вместе с Другом Вигнера, имеющая смысл речь начинается, когда Эрнест открывает дверь лаборатории и сообщает: «Кот жив». Если определить «мы» как физиков, находящихся за океаном, имеющая смысл речь начинается с приходом к ним электронного сигнала… Знаю, знаю: всё это звучит слишком странно… Именно поэтому Эйнштейн напоминал нам: «Здравый смысл говорит нам о том, что Земля плоская». Заметьте, пожалуйста, что, хотя утверждение «кот либо жив, либо мёртв, даже если никто не смотрит» можно отнести к категории бессмысленных, утверждения «кот мертв» и «кот жив» в неё не попадают. Они относятся к категории неопределённых. Помните разницу между неопределённостью и бессмыслицей? Таким образом, утверждение «Кто-то положил под стол бомбу с часовым механизмом» не является бессмысленным, даже если никто и не заглядывал под стол. Весьма велики шансы, что кто-нибудь туда заглянет, если произнести это утверждение вслух. Вероятно, заглянул бы каждый… Это утверждение остаётся «неопределённым» в отрезок времени между моментами его произнесения и тщательной проверки под столом. Затем оно становится либо «истинным», либо «ложным». Поняли? Неаристотелевская логика имеет дело с экзистенциально-операциональными вероятностями. Аристотелевская логика имеет дело с определённостями, и, ввиду того что на протяжении всей нашей жизни этих определённостей нам не хватает, аристотелевская логика подсознательно программирует нас на выдумывание фиктивных определённостей. Эта погоня за фиктивными определённостями, по моему мнению, лежит в основе большинства идеологий и почти всех религий нашей планеты. Упражнения
Понаблюдайте за старыми программами, которые пытаются вернуться, вмешиваясь в упражнение. |
|
Примечания: |
|
|---|---|
|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. |
|
Оглавление |
|
|
|