Элвин Тоффлер, Хейди Тоффлер:
Революционное богатство.
Часть X. Новые тектонические сдвиги.
Глава 49. Невидимая игра игр

Будущее революционного богатства у нас и на всей планете определяется не только взаимодействием рынков. От одних рынков никогда не зависело (разве что в теории), кто что получает и кто что производит. Богатство всегда определяется властью, культурой, политикой и государством. Народы всегда были главными актёрами на мировой арене.

В предстоящие годы страны будут по-прежнему образовывать экономические блоки, играть в валютные игры и использовать тарифы и субсидии (под предлогом экологической, культурной и прочей необходимости). Они по-прежнему будут винить несправедливую конкуренцию других стран в безработице в своей стране, по-прежнему требовать так называемых «равных условий игры». И, конечно, будут по-прежнему взимать налоги со своих граждан.

Такие развивающиеся страны, как Индия, Китай и Бразилия, потребуют отношения к себе как к великим державам в международных организациях, таких как ВТО, МВФ, Всемирный банк, Банк международных расчетов, принимающих решения в области торговли, валют, кредитов, банковских резервов и других показателей благосостояния.

Однако хотя страны будут всё более ожесточённо соперничать на знакомой территории, которую можно назвать игровой доской наций, все они будут проигрывать. Нравится это национальным правительствам или нет, власть от них неуклонно ускользает. Великие державы становятся всё менее великими. То же относится и к Америке.

Неоигры

Причина в том, что народы и государства не являются больше единственными значимыми фигурами в новой метаигре, состоящей из множества различных более частных игр, которые интерактивны и играются одновременно. На одном уровне — это неошахматы, на других — неопокер, неонарды и тому подобное. Игроки соревнуются по нелинейным правилам, меняющимся после (или во время) каждого хода.

Транснациональные корпорации уже давно играют в мультинациональные шахматы, приобретя непропорционально большое влияние на международной арене. Сегодня крупнейшие многонациональные корпорации и финансовые институты передвигают фигуры на своей собственной доске, становясь всё менее и менее подотчётными той стране, в которой возникли.

Когда говорят «Майкрософт», «СитиГрупп», «Тойота», «Ройал Датч Шелл», «Филипс» или «Самсунг», национальные правительства слушают. Но дело не только в национальных и корпоративных играх (или в их взаимодействии). Бизнес и народы вынуждены всё больше считаться с быстрорастущим сообществом неправительственных организаций (НПО) и других, все более влиятельных сил.

Уже не гуманитарные?

Многие НПО выступают против таких корпораций, как «Моноанто», «Макдоналдс», «Шелл», против свободной торговли и реглобализации. Они выступают за мир, за спасение китов и деревьев. Их деятельность не сходит с первых страниц газет.

Более незаметны, но более многочисленны и по большому счёту более влиятельны такие НПО, как разбросанные по всему миру бизнес-ассоциации, профессиональные общества, спортклубы, научные организации и прочие объединения.

Большинство из них занимается сугубо специальными вопросами, представляющими интерес для отдельных отраслей и групп — брокеров, адвокатов по бракоразводным процессам, генетиков, нотариусов, распространителей изделий из пластмассы, шеф-поваров, моделей, дизайнеров тканей.

Одни НПО защищают интересы производителей, другие — интересы потребителей, третьи представляют интересы протребителей, как, например, группы, координировавшие работу тысяч добровольцев из различных уголков Земли, которые оказывали помощь жертвам цунами в декабре 2004 году.

Вооружённые компьютерной техникой, имеющие доступ в Интернет и современные средства связи, поддерживаемые юристами, врачами, учёными и другими профессионалами, все вместе НПО представляют собой быстрорастущую транснациональную силу, с которой правительствам и корпорациям всё больше приходится делиться властью.

Более того, распространение НПО находится всего лишь на начальном этапе. Этому способствует то, что благодаря Интернету, Сети, мобильным телефонам и совершенствующимся условиям коммуникации людям стало, во-первых, легче и дешевле искать общие цели и проблемы, находить друг друга, связываться друг с другом и организовываться. Во-вторых, с ускоренными переменами приходят новые возможности — и новые страхи. Скажем, до открытия стволовых клеток не было НПО, поддерживающих или противящихся исследованиям по этой теме. Теперь их множество.

НПО будущего

В недалёком будущем можно ожидать появления на мировой арене НПО, которые в настоящее время функционируют на местном либо национальном уровне. Так, защитники окружающей среды, феминисты и защитники прав человека сначала действовали в своих общинах, затем вышли на национальный уровень, а потом и на мировой.

Сегодня, например, во многих странах идёт яростная борьба за права гомосексуалистов. Вследствие изменения соотношения полов, когда рождается больше мальчиков, чем девочек (120: 100 в Китае, например), нехватка женщин может способствовать мужской гомосексуальности. Это заставило писателя Марка Стейна саркастически поинтересоваться, не собирается ли Китай «сделаться первой со времён Спарты мировой гомосексуальной сверхдержавой». Повсюду геи выходят из укрытий и, тайно или явно, организуются политически, как это уже произошло в Северной Америке и Европе. Скоро борьба за права геев, в том числе за легализацию их браков, выйдет на международный уровень.

Борьба вокруг множества нравственных вопросов вызовет к жизни НПО нового типа. Так, они станут поддерживать изучение «наноболезней» или борьбу с «нанозагрязнением». Параллельно с развитием нейронаук НПО начнут выступать за или против манипулирования человеческим сознанием.

Когда будет клонирован человек (а это случится, несмотря на попытки запрета), мы можем стать свидетелями возникновения глобальных движений, которые станут выступать за или против прав клонов.

В ближайшем будущем у нас появятся новые эффективные средства воздействия на тело и мозг человека с помощью генетики и других наук. По мере разрушения научных, экономических, политических и других границ размывается само понятие того, что значит быть человеком.

Насколько можно изменить тело — химически, биологически, генетически или механически, — чтобы оно перестало считаться «человеческим» и заслуживать человеческого отношения? Завтра НПО во всём мире будут выяснять, что отделяет человека от «трансчеловека» и какими правами каждый из них обладает.

Нравственные вопросы будущего настолько фундаментальны и так сильно эмоционально заряжены, что наверняка породят новые движения фанатиков и станут ещё одним источником глобального терроризма.

Уже сегодня НПО представляют собой котёл бурлящих страстей, идей, предостережений и предложений социальных новаций, как хороших, так и плохих. Они уже теперь способны организоваться и действовать более оперативно, чем правительства и их чиновники (ещё один важный пример десинхронизации). Их действия будут иметь огромное, зачастую неожиданное влияние на производство и распределение богатства в мировой экономике.

И тут мы переходим к самым крупным НПО — религиям.

Религиоэкономика

В то время как темпы роста населения Земли замедляются, две главные мировые религии, христианство и ислам, неуклонно увеличивают число своих приверженцев. В последующие десятилетия на них окажут большое влияние технология и радикальное перераспределение мирового богатства.

Наиболее обсуждаемая сегодня проблема — связь религии и денег с ростом терроризма. Как похвалялся Усама бен Ладен, нападение мусульманских экстремистов 11 сентября стоило американской экономике свыше одного триллиона долларов. Похоже, однако, что бен Ладену нужен лучший бухгалтер.

Итог зависит от того, что включено и что нет, но ни одни сколько-нибудь серьёзные расчёты не называют подобных цифр. Как указывалось в докладе, подготовленном для Конгресса США, действительно ощущались последствия «на рынках иностранных акций, в туризме, поведении потребителей и временной утечке капитала».

Однако только бухгалтеры «Энрона» могли бы назвать такую же, как бен Ладен, фантастическую цифру, так как опыт учит, что после катастроф потери в основном окупаются в процессе реконструкции. Деньги просто направляются из одного сектора экономики в другой.

Согласно тому же докладу, «грандиозной» целью акций 11 сентября и затем на Бали и в Мадриде было «разрушить мировую экономическую систему». Если это так, то затраты, включая «последующие экономические последствия», были «малы по сравнению с мировым ВВП», а точнее сказать, ничтожны.

Вот почему «Аль-Каида» и другие террористические группы сделают всё, чтобы заполучить оружие массового уничтожения, и почему мы должны сделать всё, чтобы им помешать.

Если религиозный терроризм каким-то волшебным образом исчезнет, в следующие десятилетия религии будут оказывать существенное воздействие на мировую экономику.

Бог в движении

Американцы, которых мусульманские экстремисты называют «неверными», а европейцы «сверхрелигиозными», видят перед собой мир, который вместо того, чтобы продвигаться к секуляризму, как это было в индустриальную эпоху, идёт в противоположном направлении.

По прогнозам редакторов Всемирной энциклопедии христианства Дэвида Б. Барретта и Тодда Джонсона, в 2025 году число христиан вырастет приблизительно на 30 прцентов, с 2 миллиардов до 2,6 миллиарда. Ислам растёт гораздо быстрее. Если в 1970 году насчитывалось 5 миллионов 730 тысяч мусульман, в 2001 году их было уже 1,2 миллиарда. Предполагается, что к 2025 году их будет 1,8 миллиарда, что означает 50-процентный рост за четверть века.

Конечно, религиозная статистика не надёжнее экономических данных, однако тенденции проступают чётко. Эти цифры приобретут гораздо более драматический характер, если посмотреть, где находятся эти «дополнительные» христиане и мусульмане и где предположительно они окажутся в скором времени.

В обоих случаях наблюдается существенный географический — то есть пространственный — сдвиг. Как пишет Филип Дженкинс, автор книги «Христианство будущего», с середины 1950-х годов «главные центры христианского мира решительно смещаются в Африку, Латинскую Америку и Азию», в каждой из которых теперь больше христиан, чем в Северной Америке. О быстром распространении христианства в Китае мы уже говорили.

Распространение и пространственная передислокация религии — исторический факт огромной важности, который будет определять (и определяться) распределение богатства в мировом масштабе.

За последние 20 лет число мусульман в Европе увеличилось вдвое — в основном благодаря иммиграции, — и рост мусульманского населения скоро будет опережать рост числа христиан. Этот факт мало осознаётся, но сегодня треть всех мусульман мира проживает в качестве культурно-этнических меньшинств в немусульманских странах, весьма удалённых от географического центра ислама.

Сюда относятся мобильные и динамичные представители среднего класса мусульманской интеллигенции, бизнесмены, инженеры, профессора, которые могут жить и работать в любой стране, где есть для них работа.

По утверждению Оливье Pya (Школа передовых исследований в области общественных наук в Париже), всевозрастающее влияние на мировой ислам в политике, образе жизни, культуре, самосознании и, можно добавить, в отношении к капитализму, рынкам и бизнесу станут оказывать миллионы так называемых переместившихся мусульман, главным образом в Европе.

Наряду с этими процессами на Западе мусульманское население растёт быстрыми темпами и на Востоке в пробуждающейся Азии, особенно в Малайзии и Индонезии, где утвердилась более умеренная форма ислама, чем в Иране и арабских странах.

Подобные сдвиги ислама на восток и запад могут привести к смещению его религиозного и культурного центра прочь от Ближнего Востока. Его доминирующее положение (мусульманские святыни в Мекке, ежегодный хадж, совершаемый мусульманами со всех концов света к месту рождения Мухаммеда) уже давно поддерживается с помощью денег.

На протяжении многих веков могущество мусульман в мировой экономике определялось выгодным стратегическим положением Ближнего Востока как важного транзитного центра торговли между Азией и Европой. Он потерял эти финансовые преимущества после того, как с усовершенствованием морского судоходства и навигации торговцы Европы и других континентов, минуя Ближний Восток, проложили маршруты вокруг южной оконечности Африки.

Сегодня Ближнему Востоку снова грозит потеря наиболее важного источника богатства — нефти — и финансового, культурного и духовного влияния, которое она даёт.

Конец нефтевластия

Экономический подъём в Китае, Индии и в меньшей степени в Бразилии позволил нефтяным ценам в 2005 году подняться до рекордного уровня — в два раза выше, чем в 2002 году. Это способствует конкуренции с нефтью альтернативных источников энергии и порождает вопрос: на сколько хватит запасов нефти. Невозможно предсказать, когда будет выкачан последний баррель неочищенной нефти, но уже сейчас крупные автомобильные и нефтяные компании разрабатывают стратегию перехода к постнефтяной экономике. «Дженерал моторе» рассчитывает стать первой компанией, которая продаст миллион машин, работающих на водородном топливе, или если не «Дженерал моторс», то почему не «Тойота» или Китай с его быстро развивающимся автомобилестроением.

Если ближневосточные правительства не приступят к планированию, основанному на знаниях развития сферы обслуживания на «посленефтяной» период, колоссальная утечка богатства из региона неминуемо приведёт к новому всплеску терроризма вследствие всё большего обнищания и обездоленности населения.

Каждый автомобиль, работающий на альтернативном источнике энергии, каждая атомная станция, солнечная батарея и ветряная мельница, каждый новый источник и форма ненефтяной энергии ведёт к ускоренному исчезновению деловой и религиозной элиты на Ближнем Востоке.

Этот коллапс лишит Саудовскую Аравию финансовых ресурсов и ещё более подорвёт её (и всего региона) религиозное влияние в мировом исламе, изменив тем самым баланс между шиитами, суннитами и другими группами.

Саудовский режим использует нефтебогатства для распространения ваххабизма (наиболее жёсткой ветви ислама) в мировом масштабе, а ведь эти деньги могли бы пойти на обучение молодых мусульман экономически наиболее востребованным профессиям.

Вместо этого деньги расходуются исключительно на религиозные школы, из которых вышел «Талибан» в Афганистане, а безработная, отчаявшаяся и ожесточившаяся молодёжь во многих других странах, в том числе террористы, ныне покушается уже и на сам саудовский режим.

Со стороны кажется, что сегодня ислам уже сражается с самим собой. Врагом являются не антиисламские, имперские США или какая-либо иная неисламская страна, не Запад, а жадность, провинциализм и близорукость, отличавшие руководство ближневосточных стран на протяжении многих лет, а также их неспособность использовать нефтеденьги для того, чтобы благодаря Третьей волне создать лучшее будущее для своих стран.

Ушедшая утопия

Что могло бы быть — и что могло бы ещё дать надежду разочаровавшейся мусульманской молодёжи, — содержится в высказывании экономиста Римы Халаф Хунайди, бывшей заместительницы премьер-министра Иордании, а ныне директора регионального бюро Программы развития ООН для арабских стран:

«Знание во всё большей степени определяет грань между бедностью и богатством, между возможностями и бессилием и между самореализацией и фрустрацией. Страна, которая в состоянии привлечь и распространить знание, способна быстро поднять свой уровень развития, обеспечить рост и процветание своих граждан и занять достойное место на мировой арене XXI века».

Далее следует 12-страничное краткое изложение объемистого доклада 2003 года о «построении информационного общества» в арабском мире, подготовленного более чем 30 мусульманскими учёными и политическими аналитиками при поддержке Арабского фонда экономического и социального развития и Программы развития ООН. В нём выражается надежда на возрождение арабского мира на основе предложенных госпожой Хунайди пяти основ:

1. Свобода мнений, взглядов и собраний.
2. Качественное образование, доступное всем.
3. Внедрение в арабское общество науки — решительный курс на информационную революцию.
4. Скорейший переход к производству, основанному на знаниях и информационных технологиях.

В кратком отчёте указывается, что значительная часть экономической деятельности арабского мира в основном сосредоточена на производстве предметов первой необходимости, как, например, сельскохозяйственной продукции; земледелие по большей части сохраняет традиционный характер, в то время как доля основных товаров, производимых по передовым и высоким технологиям, неуклонно снижается.

«Кроме того, на 1000 человек, проживающих в регионе, приходится всего 18 компьютеров по сравнению с мировым показателем в 78,3 процента» и, что ещё хуже, только 1,6 процента населения имеют доступ в Интернет.

Не менее красноречива и статистика по научным разработкам. Число научно-технических работников в арабском мире на один миллион человек составляет приблизительно одну треть мирового уровня.

Составляя 5 процентов мирового населения, арабские страны выпускают лишь 1,1 процента книг. «На 1000 арабских граждан приходится 53 газеты по сравнению с 285 в развитых странах».

Как подчёркивают авторы доклада, главным тормозом является то, что ислам (по крайней мере в арабском мире) стремится отгородиться от идей, знаний и передовой мысли остального мира.

Советник авторов доклада профессор общественного права Каирского университета Ахмад Камаль Абульмадж подчёркивает, что принадлежность к исламу не означает «изоляцию от остального человечества, погружение в себя в замкнутом пространстве без дверей».

Прослеживая историю культурного взаимодействия арабов с остальным миром, авторы заявляют: «Открытость, взаимный обмен, ассимиляция, абсорбция, пересмотр взглядов, критика и анализ несомненно стимулируют творческое, основанное на знаниях развитие арабского общества».

Исламисты же проецируют на будущее вчерашнее видение мира. В терминах таких фундаментальных основ, как время, пространство и знание, исламские террористы не несут внешнему миру ничего, кроме истребления, а своему — несчастья.

Мы уделили здесь много внимания исламу и Ближнему Востоку, а также тем возможностям, которые они упускают, в силу их важности для современности, однако Африка и Латинская Америка тоже должны смотреть в будущее. В них кипят страсти по поводу землевладения, бедности в городах, агробизнеса, коренных племён, этнических проблем и окружающей среды, усугубляемые расизмом и наркотерроризмом. США были настолько поглощены Ближним Востоком, что уделяли слишком мало внимания вулканическим силам этих регионов.

Хрупкость власти

Недалёкое будущее чревато неизбежным кризисом на всех игровых досках, задействованных в этой нелинейной, все более сложной, запутанной, ускоряющейся метаигре. Это означает, что даже самая разумная внутренняя стратегия США или Китая, как и любого другого государства, может стать неэффективной или ничего не значащей, если не будут приниматься во внимание новые игры, которые ведут НПО, религии и прочие участники этой метаигры.

Многие неудачи США в Ираке могут быть отнесены на счёт неспособности Вашингтона предвидеть воздействие массовых антивоенных выступлений по всему миру, организованных НПО, и недооценки религиозных и племенных конфликтов после свержения Саддама Хусейна.

Как и все страны, США будут по-прежнему исходить из своих экономических интересов (или интересов влиятельных элит). Спрашивается: как долго Америка будет (и сможет ли) оставаться доминирующей экономической державой по мере развёртывания этой метаигры?

Всякое господство временно. Жарко дышит в затылок Китай. Вашингтон разделён на два лагеря: одни смирились с мыслью, что через несколько десятилетий Китай выдвинется на первое место по экономическим показателям; вторые считают, что Америка должна любой ценой сохранить своё ведущее положение.

Однако такое разделение упрощает проблему. Гораздо более важен вопрос: в какой мере хрупкое богатство Америки зависит от экономического владычества? Как показал опыт плана Маршалла, возможна ситуация, когда доля США в мировом ВВП снижается, а благосостояние их граждан растёт. Так ли это сегодня? И если да, то как этого достичь?

Если США, как их в том обвиняют, — империалистическая держава, ненасытно обогащающаяся за счёт других, то в какой степени их рост и процветание являются результатом «имперской политики»? Кто может сказать? Настоящие империалисты в прошлом теряли деньги. С другой стороны, какая часть богатства Америки есть результат труда, творчества и быстро накапливающихся знаний производителей и протребителей?

Если протребительство и производительность, как это неизбежно случится, начнут в полной мере учитываться, то как это скажется на экономических показателях США, да и других стран? Какие для этого потребуются новые формы денежного обмена, новые системы платежей и новые финансовые институты?

Станут ли США богаче, продолжая внедрять передовые технологии, методы управления и средства массовой информации в другие страны, или начнётся движение в обратном направлении? Сможет ли аутсорсинг из США в Индию и другие страны высокотехнологичных производств позволить им обогнать Америку? Смогут ли США, даже если пожелают, это предотвратить? Происходящий ныне процесс хищения интеллектуальной собственности Китаем и другими странами говорит об обратном. Революционное богатство более не находится в исключительном владении США, оно стало явлением глобального масштаба.

Каким образом современная ситуация — деление мира на три системы богатства — изменится, если Азия займёт более ведущее положение, чем Америка? И станут ли беднейшие регионы действительно жить лучше?

Мировое господство не сводится только к богатству. Это также и безопасность, ценности, права человека, культурная и духовная независимость и влияние. Как будет выглядеть мир и его экономика, если лидером станет Китай, или Европа во главе с Францией или Германией, или воспрявшие Индия, Россия или какая-то другая страна?

Многие политические обозреватели выступают сегодня за новый мировой «баланс силы». Но будет ли так называемый многополярный мир, разделённый на соперничающие союзы и региональные блоки, экономически более эффективным и более миролюбивым, чем однополярный, где доминирует одна страна или регион? Исторические примеры заставляют учёных расходиться во мнениях в этом вопросе. Но даже если бы всё было не так, возможно ли использование опыта прошлого применительно к нелинейной метаигре будущего?

Баланс предполагает равновесие, но о каком равновесии в мировой экономике может идти речь? Из теории сложности мы знаем, что равновесие не более естественно, чем дисбаланс и хаос. Разве годится для XXI века дипломатия баланса сил, которая годилась для князя Меттерниха в XIX веке?

Во времена Меттерниха это понятие относилось к государствам. Политическое же равновесие будущего (если таковое вообще может быть достигнуто на длительный промежуток времени) предполагает уравновешивание влияния не наций и государств, а корпораций, НПО и религий.

Видный австрийский дипломат жил на заре появления новых технологий и промышленной революции в Европе. Темпы модернизации были просто черепашьими по сравнению с сегодняшними. У людей и структур было время приспособиться. Для революционного богатства всё иначе.

США не в состоянии управлять мощными изменениями в экономической, политической, культурной и религиозной жизни в современном мире. В лучшем случае, трансформируя свою собственную экономику и внутренние структуры, они могут попытаться поставить барьер на пути внешних угроз и смягчить опасности, угрожающие нам всем.

Нанотехнология сегодня

Теория заговоров живописует, как коварные американские капиталисты вынашивают планы мирового господства и контроля над экономикой планеты. В действительности же у США нет ничего даже отдалённого напоминающего логичную долговременную стратегию по отношению к миру, впервые разделённому на три различные системы богатства. Такой стратегии нет ни у кого.

Сосредоточение внимания на сегодняшнем моменте является отражением культуры нетерпеливых американцев — детей поколения «здесь и сейчас», как они были названы в рекламе пепси. Когда компания «Пепси-Кола» впервые ввела этот термин, «сейчас» длилось дольше, чем в настоящее время. Для современного, выполняющего на бегу множество разных дел поколения само понятие «сейчас» обрело нанохарактер.

И США, и Голливуд, и медиа прославляют героев, которые стреляют «с бедра», а не тех, которые все продумывают и планируют. Сцены преследования выглядят на экране куда более захватывающе, чем думающие люди.

Когда американские политики говорят (да и то редко) о проблемах далёкого будущего, как правило, обсуждаются отдельные учреждения или узкоспециальные программы, а не системный подход. Если они заглядывают в то время, когда срок их полномочий истечет, то оппозиция называет их непрактичными, далёкими от реальности мечтателями. Как выразился один высокопоставленный вашингтонский чиновник (которого как раз волнуют большие проблемы отдалённого будущего), «Конгресс полагает, что бюджет на один-два года — это и есть стратегия».

Один советник Белого дома по вопросам национальной безопасности даже сказал, что у него нет времени на стратегию и что стратегия — это всего лишь ярлык, который приклеивается на уже совершенные действия.

Установка на «здесь и сейчас» характерна и для бизнеса. Гуру менеджмента заверяют воротил бизнеса, что при таком быстром развитии событий компаниям можно не беспокоиться о стратегии. По их мнению, нужна не стратегия, а быстрота реакции; если компании и страны проявляют достаточную приспособляемость, гибкость и быстроту, им не нужна никакая стратегия.

Быстрота, конечно, жизненно необходима, но быстрота без стратегии служит лишь ответом на внешние воздействия. Она подчиняет человека, компанию или страну чьей-то чужой стратегии — либо отдаёт на волю случая.

Стратегии, как и люди, которые их разрабатывают, всегда небезупречны: они должны быть гибкими и оперативно переформулироваться. Успешные стратегии должны учитывать не только темпы сегодняшних перемен, но и степень их завтрашнего ускорения.

Впрочем, легче сказать, чем сделать. Подменяя стратегию быстротой, мы уподобляемся человеку, который со всех ног мчится в ближайший аэропорт и позволяет толкающейся, неуправляемой толпе нести его к какому угодно выходу на посадку. Такой подход годится, если всё равно, куда ехать — в Техас, Токио или Тегеран, а багаж вообще окажется в Тимбукту.

Но нам-то не всё равно и не должно быть всё равно, потому что будущее за теми, кому не всё равно, будь то в Америке или где-то ещё.