Элвин Тоффлер, Хейди Тоффлер:
Революционное богатство.
Часть X. Новые тектонические сдвиги.
Глава 47. Внутри Америки

Новый стиль жизни, основанный на революционном богатстве, ещё только формируется в Америке: работа на компьютере скорость, коммерциализм, развлечения круглые сутки семь дней в неделю, более чистый воздух, более грязное телевидение, прогнившая школьная система, скорость, разрушенная система здравоохранения и более долгая жизнь, опять скорость, удачная посадка на Марсе, избыточная информация, чрезвычайная сложность, усмирённый расизм, гипердиеты и дети-вундеркинды. Ода, и скорость.

Добавьте к этому калейдоскопу множащиеся противоречия в сегодняшней Америке. Реклама виагры — и марши против абортов. Свободные рынки — и повышение тарифов, а также субсидирование американских компаний. Американский провинциализм — люди, не знающие иностранных языков, не испытывающие никакого интереса к другим культурам. Но тут же — гип-гип-ура глобализации!

Трудно понять со стороны, как разобраться в этом шумном хаосе. По словам Доминик Муази, французского эксперта по международным делам, «не то чтобы мы были очень уж настроены против Америки, но нам непонятно, что происходит с этой страной». Однако не понимают этого и многие американцы, а иностранцы не знают, что и американцы этого не понимают.

Возможно, помогло бы понять Америку представление о ней не просто как о самой могущественной мировой нации-стране, каковой она сейчас и является, но как о самой большой социальной и экономической лаборатории.

Это главное место в мире, где с энтузиазмом опробуются новые идеи и новые жизненные стили, иногда доходящие до смешных, а то и жестоких крайностей, прежде чем они в конце концов отвергаются. В этой лаборатории проводятся эксперименты не только над технологиями, но также с культурой и искусствами, моделями сексуального поведения, структурой семьи и модой, новыми диетами и видами спорта, вновь возникшими религиозными верованиями и абсолютно новыми моделями бизнеса.

Америка одновременно экспериментирует со всеми тремя глубинными основами богатства. Тут-то и играет свою роль скорость, и вот почему так много людей мечтают о менее суматошном времени. Поэтому-то машины должны работать быстрее, а люди — медленнее. Америка также экспериментирует с пространством, исследуя, как оно делится, свидетельством чего является проницаемость экономических границ. И, конечно, в первую очередь Америка экспериментирует с бесчисленными новыми способами превращения информации и знаний в богатство.

Америка — это место, где позволительно совершать ошибки, и подчас именно они приводят к ценным экономическим или социальным прорывам. Здесь почти любую неудачу можно исправить и здесь «блудных сыновей» приветствуют, а не изгоняют (хотя иногда и напрасно).

Большие лаборатории вольны делать ошибки. Если они не боятся делать ошибки, им не найти дорогу к будущему. Америка рисковать не боится.

Беда в том, что не всем нравится жить в лаборатории или по соседству с ней. Лабораторные ошибки могут стоить людям их рабочего места, влиятельности, власти — а то и жизни. Многие американцы опасаются перемен и мечтают о возвращении в так называемое «доброе старое время» начала 1950-х годов, когда Америка была страной Второй волны, а Третья волна едва маячила на горизонте.

Благополучно забывая о тяжком физическом труде, расовой ненависти и женском неравноправии, характеризовавших социоэкономическую ситуацию Америки в те предположительно «добрые» времена, вполне обоснованно боясь потерять работу, статус, престиж или авторитет, они не учитывают преимуществ сегодняшнего дня, боятся будущего и сопротивляются ему. В результате здесь, как в Китае, Японии, Европе и повсюду, возникает конфликт волн.

Когда рождается новая революционная система создания богатства, первым следствием этого оказывается контрреволюционное движение. Покойный руководитель Совета по экономической политике Белого дома при президенте Рейгане банкир Уолтер Ристон сформулировал это так: «Когда бы ни совершался сдвиг в способе создания богатства, старые элиты сдают свои позиции, и появляется новая группа людей, устанавливающая контроль над обществом. Мы находимся в середине этого процесса». Ристон, правда, не упомянул о том, что «старые элиты» не сдают свои позиции без борьбы.

Волновая война

В Соединённых Штатах Америки и других богатых демократических странах конфликт волн обычно носит менее заметный характер, чем в бедных. Тем не менее он имеет место и проявляет себя на многих и разных уровнях, от энергетической политики и транспорта до корпоративной регламентации и прежде всего образования.

Индустриальная Америка была построена на дешёвом топливе и разветвлённой инфраструктуре распределения энергии по всей стране. Дорогостоящая и зависимая от импортируемых нефти и газа американская система распределения энергии включает 158 тысяч миль линий электропередачи и 2 миллиона миль труб нефтепроводов; поскольку то и другое жёстко привязано к территории, их трудно преобразовать в соответствии с быстрыми переменами.

Соединённые Штаты Америки стремятся построить передовую, основанную на знании экономику, но остаются стреноженными наследием индустриального века — энергетической системой, интересы которой защищают некоторые самые большие в мире, самые влиятельные корпорации, противостоящие растущим социальным требованиям перемен в этой системе. Назревший конфликт не всегда формулируется именно в этих терминах, но по сути дела речь идёт о «войне волн».

24 миллиарда часов

Аналогичный конфликт имеет место в американской транспортной системе, протяжённость шоссейных дорог и улиц которой составляет 4 миллиона миль. По ним ездят 23 миллиона грузовиков, принадлежащих 500 тысяч компаниям, которые перевозят более трёх четвертей всех товаров внутри страны. Их совокупный вклад в экономику — почти 600 миллиардов долларов, что вместе с долей других транспортных средств составляет полных 11 процентов внутреннего валового продукта США. Впрочем, перевозятся не только грузы. Люди перевозятся тоже.

Эта гигантская инфраструктура отвечала нуждам массового общества, которое выросло с массовым производством, урбанизацией и соответствующими моделями труда, требующими, чтобы огромные массы рабочих курсировали туда и обратно по одному расписанию.

В 2000 году примерно 119 миллионов американцев провели около 24 миллиардов часов в дороге на работу и обратно — это одно из самых непродуктивных занятий жителей Америки. Сегодня, когда массовое производство всё больше уступает дорогу децентрализованному, демассифицированному, наукоёмому производству, всё большему числу людей уже нет необходимости ездить на работу в город, если они живут в пригороде. Модели труда изменились: от жёсткого рабочего графика совершён переход к свободному расписанию, причём работать можно в любом месте и в любое время. Таким образом, меняется отношение к пространству и времени.

Между 1991 и 1997 годами Департамент транспорта рассматривал альтернативный путь развития инфраструктуры в духе требований Третьей волны. «Умные перевозки» предполагали использование передовой технологии для увеличения безопасности и пропускной способности существующих магистралей. Согласно данным журнала «Гавермент Текнолоджи», Департамент транспорта сделал вывод, что разумное «управление транспортными системами» может «снизить число дорожно-транспортных происшествий на 17 процентов, а пропускная способность дорог повысится на 22 процента, позволив транспортным средствам двигаться с большей скоростью». Одно только компьютерное управление светофорами может снизить время в пути на 14 процентов, а стояние в пробках — на 37 процентов.

Однако давление со стороны лоббистов из области дорожного строительства пересилило политическое влияние сторонников внедрения информационных технологий. Когда в 1998 году президент Клинтон подписал закон, выделявший 203 миллиарда долларов на ремонт и «строительство новых дорог, Мостов, транзитных систем и железных дорог», на «умные системы» пришлась примерно одна десятая процента. Такова была подачка от администрации, декларировавшей поддержку «информационных суперхайвеев».

Развитие транспортной системы США, от которой прямо или косвенно зависит весь бизнес, тормозится влиятельной триадой: нефтяными компаниями, производителями автомобилей и зачастую коррумпированными фирмами, занятыми строительством дорог.

Таким образом, в то время как система коммуникаций в Америке внедрила целую цепь инноваций, сделав возможным распространение знаний невиданными доселе способами, американцам все ещё отказывают в энергетических и транспортных системах, которые были бы более эффективными, безопасными и экологически чистыми. Эти ключевые элементы американской инфраструктуры десинхронизированы; вокруг них идёт борьба между защитниками вложений индустриальной эры и новаторами, приближающими приход основанной на знании системы богатства. Опять мы имеем дело с конфликтом волн.

Нечто похожее происходит во всех областях бизнеса. Например, можно вспомнить битву вокруг способа учёта биржевых опционов, встретившего яростное сопротивление со стороны влиятельного Комитета по финансовым стандартам, который традиционно поддерживает материальную собственность в ущерб «нематериальной», то есть выступает против расширения фирм, работающих в сфере наукоёмкой экономики, что служит препятствием в привлечении капитала и талантливых сотрудников.

Это всего лишь отдельные кадры из съемки той вялотекущей войны, которая ведётся почти во всех американских учреждениях, пытающихся приспособиться к высокоскоростным технологическим и социальным переменам. Нигде исход этого противостояния не играет такой важной роли, как в школьном образовании.

Украденное будущее

Америка не сможет удержаться в своей пионерской роли в мировой революции богатства, не сохранит свою позицию ведущей мировой державы и не уменьшит разрыв между богатыми и бедными без замены — а вовсе не трансформации — системы образования со свойственным ей фабричным подходом.

В перспективе волновой конфликт в сфере образования — существующая система обходится в 400 миллиардов долларов в год, не считая того, сколько стоят обществу неудачи этой системы и косвенные потери бизнеса из-за плохой подготовки работников — будет только обостряться; персональные и политические страсти ещё больше накалятся.

Вероятно, самую большую цену за волновой конфликт в Америке предстоит заплатить почти пятидесяти миллионам детей, которых сейчас принудительно зачисляют в школы, пытающиеся подготовить их — не слишком успешно — для работы, которой в будущем не будет. Это можно назвать воровством будущего.

Образование касается не только того, к какой работе оно готовит. Школы, за немногими исключениями, не готовят своих учеников к роли протребителя. Система образования в целом не помогает молодёжи справиться с растущей сложностью и новыми возможностями в сексе, семейной жизни, этических вопросах и других сферах нарождающегося общества. Меньше всего преуспела школа в ознакомлении учеников с тем огромным удовольствием, которое даёт сам процесс познания нового.

Безымянная коалиция

Как ни невероятно это сегодня звучит, система массового образования была вполне прогрессивной в доиндустриальную эпоху, когда только небольшой процент детей посещал школу и грамотность и умение считать были почти недоступны для бедноты. Даже после начала индустриализации сменилось несколько поколений, прежде чем дети начали ходить в школу, а не поступать на фабрики, где требовалась дешёвая рабочая сила, в самом раннем возрасте.

Сегодня миллионы детей обучаются в школах, действующих по фабричному принципу, потому что именно там желает их видеть какая-то безымянная коалиция.

Чтобы понять, что это за коалиция, надо оглянуться в прошлое, в конец 1800-х годов. В то время, когда многие родители не хотели посылать детей в школу, потому что их труд нужен был в поле или на фабрике, всё больше голосов раздавалось в пользу бесплатного обучения. Однако только когда представители бизнеса нашли, что для повышения производительности требуются образованные работники, а школа может способствовать «индустриальной дисциплине» молодых рабочих, возникла и обрела власть коалиция в защиту образования.

Как писал в своей книге «Образование в Америке» Лоренс А. Кремин, «индустриальная дисциплина подразумевала такие Ценности, как… внутренняя собранность, упорный труд, точность, исполнительность, трезвость, подчинение и скромность». Школа обучала «не только через содержание учебников, но через саму свою организацию — разделение на группы, возрастная градация и объективная безличность ничем не отличались от фабричной системы».

Кроме того, наплыв миллионов иммигрантов привёл в цеха американских фабрик и заводов дешёвую рабочую силу из разных стран и разных культур, говорившую на разных языках. Чтобы продуктивно работать, им нужно было ассимилироваться, раствориться в доминирующей американской культуре того времени, и с 1875 по 1925 год одной из главных функций школы была американизация иностранцев.

Короче говоря, бизнес для строительства экономики массового производства индустриального века зависел от армии унифицированной молодёжи.

По мере развития индустриализации в XX веке интересы рабочих стали защищать крупные профсоюзы. Профсоюзы, как правило, решительно поддерживали государственное образование — не только потому, что их члены хотели лучшей жизни для своих детей, но потому, что и сами профсоюзы имели в этом свой неявный интерес. Чем меньше рабочей силы, тем меньше конкуренция за рабочие места и выше зарплата. Профсоюзы не только вели борьбу против детского труда, но и пытались удлинить срок обязательного обучения, удерживая таким образом миллионы молодых людей от вступления на рынок труда на все более долгие периоды времени.

Большую роль сыграло образование профсоюзов учителей, которые были особенно заинтересованы в расширении сети массового обучения в индустриальную эпоху.

Кроме родителей, промышленников и самих рабочих, в поддержке образования было заинтересовано и правительство. Правительственные учреждения понимали экономические выгоды этой системы, но к тому же имели менее очевидные причины поддерживать её. Обязательное образование уводило с улиц миллионы подростков с избытком тестостерона, улучшало порядок и снижало уровень преступности, а как следствие — сокращало расходы на содержание полиции и тюрем.

В результате на протяжении всей индустриальной эры существовала нерушимая коалиция, сохранявшая фабричную модель школьного образования, точно отвечавшую матрице массового производства, масс-медиа, массовой культуры, массового спорта, массовых развлечений и массовой политики.

По словам сэра Кена Робинсона, главного консультанта президента знаменитого фонда Гетти в Лос-Анджелесе и автора книги «Выйти за пределы разума: как стать творческим человеком», «аппарат общественного образования был подогнан под нужды и идеологию индустриального века… основан на старом представлении о подготовке рабочей силы. Ключевыми словами этой системы являются линейность, конформизм и стандартизация…».

Силы, готовящие перемены

Сегодня на горизонте маячит новый конфликт волн — и не только в Соединённых Штатах Америки. Близящийся конфликт противопоставит две силы — защитников существующих фабрик образования и растущее движение в пользу его изменения, отстаивающее четыре ключевых элемента.

Учителя. Существующая система низводит процесс обучения до механического инструктирования по учебнику и стандартизованного тестирования, лишая творческого развития как учителя, так и ученика. Сегодня школы заполнены миллионами страдающих от педагогического выгорания учителей, обречённых до пенсии выступать в качестве пассивных защитников status quo.

А между тем в этих же школах есть десятки, а может быть, и сотни тысяч героических, скудно оплачиваемых подвижников, борющихся против этой системы изнутри. Несмотря на ограничения, которые на них накладывают, некоторым из них удаётся добиться замечательных результатов, реализуя идеи, способствующие обновлению образования в духе времени. Не получая почти никакой поддержки извне, они остаются авангардом, готовым присоединиться к движению за радикальные перемены.

Родители. В родительской среде тоже наблюдаются безошибочные симптомы недовольства деятельностью упомянутой коалиции. Многие поддерживают небольшое, но постоянно увеличивающееся число образцовых, специализированных школ и других экспериментальных учреждений внутри существующей системы образования. Другие нанимают частных учителей или посылают своих детей на послешкольные программы типа «юку» в Японии. «Частное обучение, — сообщает Национальное общественное радио, — становится столь распространённым, что, по мнению многих, меняет лицо американского образования». География этого движения необъятна. То же радио сообщает: «Учителя из Индии обучают американских детей математике по Интернету».

Другие родители, полностью отказавшись от старой системы, обучают детей дома, причём не только по религиозным причинам. Всемирная паутина предлагает им более миллиона программ и описаний методик домашнего обучения.

Чем больше отстаёт система образования от требований наукоёмкой экономики, тем вероятнее, что родительский протест приобретет более решительные формы. Рассерженные и вооружённые Интернетом родители-активисты, по всей вероятности, выйдут за пределы местных школьных ассоциаций и образуют первичные, а затем национальные и даже глобальные движения с требованием ввести совершенно новые методы обучения, существенно изменить его содержание и структуру.

Ученики. В прошедшие века учащиеся никогда не обладали властью, чтобы их мнение что-то значило в движении за массовое обучение. Сегодня они могут помочь его низвергнуть. Они уже начали анархическую войну против действующей системы. Их бунт принимает две формы: одна — за пределами классных комнат, другая внутри.

Дети всегда бунтовали против школы, но в прошлом у них не было возможности пользоваться сотовыми телефонами, компьютерами, наркотиком «экстази», порносайтами или Интернетом. Им не приходилось, по мере того как они вырастали, сталкиваться с экономикой, которая нуждалась бы в их мозгах, а не мускулах. Сегодня многие, если не большинство школьников в глубине души чувствуют, что современные школы готовят их не к завтрашнему, а к вчерашнему дню.

Первая, хорошо знакомая форма протеста выражается в том, что всё большее число учеников не оканчивают школу — а мы это оплачиваем. В шокирующем манифесте, озаглавленном «Оставить школу: обрести образование», два профессора-педагога, Джон Уайлс из университета Северной Флориды и Джон Лундт из университета Монтаны, подсчитали, что 30 процентов учащихся 9–12 классов в Америке бросают школу — после того, как их обучение уже обошлось в сумму 50 — 70 тысяч долларов на каждого — при том, что учителя получают мизерную зарплату. Выйдя из стен школы, многие вливаются в ряды того класса, который сто лет назад называли люмпен-пролетариатом, состоящим из бродяг, преступников, наркоторговцев, душевнобольных или перманентно безработных.

Вторую форму протеста можно наблюдать в школьных стенах. Критикуя базовые основы школы фабричного типа, Уайлс и Лундт задаются вопросом, должно ли образование оставаться обязательным. Так же, несомненно, думают и многие учителя, вынужденные выполнять роль тюремщиков, ежедневно встречаясь с бунтующими против всякого подобия дисциплины учениками.

Учителя бессильны против волны насилия, которая льётся из средств массовой информации. Они бессильны перед насаждением культа звёзд, в том числе спортивных, которые употребляют наркотики, изменяют своим женам, напиваются, избивают людей и избегают наказания по обвинению в изнасиловании. Ни учителя, ни родители не имеют защиты против педофилов, рыскающих по Интернету в поисках малолетних жертв. Некоторые школы настолько погрязли в насилии, направленном как против учеников, так и против учителей, что безопасность там могут обеспечить только полицейские патрули.

Молодёжь всегда подвергалась воспитанию и «воспитывала» себя сама. Сегодня, однако, это делается с сомнительной помощью средств массовой коммуникации. Под учебниками прячут игры и сотовые телефоны, SMS летают по классу, пока учитель объясняет урок.

Создаётся впечатление, что в то время, как учителя стерегут учеников в классных комнатах, уши, глаза и мысли подростков бродят в киберпространстве. С самого раннего возраста они знают, что никакой учитель и никакая школа не предоставят им ни малейшей доли информации или знания — и, разумеется, удовольствия, — какие предлагает им Интернет. Они прекрасно осведомлены о том, что в одной вселенной они узники, а в другой — свободные люди.

Бизнес. Пока школа продолжала поколение за поколением снабжать фабрики рабочей силой, подготовленной к производству, коалиция, поддерживающая этот порядок, оставалась нерушимой. Однако с середины XX века, по мере того как начала распространяться новая система богатства, возникала необходимость в новых навыках и умениях, которые существующие школы в массе своей привить не могли. Разрыв между спросом и предложением катастрофически ширился, и к 1990-м годам деловая пресса была полна статей, посвящённых этой проблеме. В 2005 году итог подвёл Билл Гейтс:

Американские средние школы устарели. Говоря «устарели», я не имею в виду, что они обветшали, обеднели, что они недостаточно финансируются… Я имею в виду то, что наши средние школы — даже если они работают в точности так, как задумывалось, — не могут научить детей тому, что им сегодня нужно… Речь идёт не об отдельных случайных ошибках; речь идёт о системе в целом.

Этот призыв к замене, а не просто к реформированию системы значим не только потому, что подтверждает сказанное другими критиками системы, но потому, что он обозначил очевидный разрыв наукоёмого бизнеса с упомянутой коалицией, которая помогала удерживать школу фабричного типа в прежнем состоянии.

Сегодня интересы бизнеса Второй и Третьей волн расходятся. Впервые за столетие или больше возникает ситуация, когда рассерженные родители, недовольные учителя, не обеспеченные нужным контингентом работников бизнесмены, педагоги-новаторы, репетиторы из Интернета, создатели электронных игр и сами дети готовы образовать новую коалицию, обладающую возможностью не только реформировать, но полностью заменить конвейерное обучение.

Следующий шаг

Энергосистема, транспортная инфраструктура и школы — это не только институции, в которых сохраняющиеся интересы индустриального века тормозят прогресс.

Одни защитники вчерашнего способа производства до сих пор заседают в советах директоров крупных корпораций. Другие являются партийными активистами. Третьи, которых чаще всего можно обнаружить в университетских клубах, заняты созданием идеологических ценностей для других. В скрытом или явном виде конфликт волн обнаруживается почти в каждом американском учреждении, которые становятся всё более шаткими, десинхронизованными и дисфункциональными.

В этом заключается урок для всего прочего мира, для всех стран, которые переходят к наукоёмким экономикам. Беспрецедентный переход от физического к умственному труду, от дымных цехов к программному обеспечению — это не только проблема технологии. Высокоскоростной технологический прогресс последних десятилетий и все более поразительные вещи, которые открывают сегодня учёные, — это не самое трудное в революционном процессе, пронизывающем все сферы современной жизни.

Если организационные перемены не сумеют идти в ногу со временем, десинхронизация взорвёт американскую лабораторию и оставит будущее на милость… Китая? Европы? Ислама?

Это побуждает нас присмотреться к тому, что происходит вне Америки.